Мы с тобой – испорченные и никем не любимые дети.
Наша первая встреча отпечатывается на твоих губах совсем не робким моим поцелуем. Думаешь, что просто так. Не придаёшь значения. У тебя таких, как я – множество, уверена ты. Но зато не уверен я. Потому что таких в твоей жизни не было и не будет никогда, к твоему же счастью. Я знаю о тебе абсолютно всё, ты обо мне – ни черта. Меня мало волнуют твои привычки, мало волнует то, что ты любишь делать, а что – нет. Меня волнует лишь факт твоего существования, который хочется подпортить. Я целую тебя не за твои красивые глаза и кукольное личико. Целую назло. Чтобы потом сломать: «прости, но мне было просто интересно», «прости, вообще-то я вроде как по парням», «прости, но ты – моя сестра». Будет больно, обещаю тебе. Но это достойная плата за моё испорченное детство и отсутствие правильного примера правильных отношений в семье, где отец – с кем угодно, но только не с той женщиной, с которой должен быть.
Я строю в своей голове безумные планы, меня не останавливает даже тот факт, что ты – хрупкая девчушка, которая, возможно, не заслужила такого отношения к себе. Плевать. В моём сердце трещина на трещине. И раз уж так вышло, что ты – моя сестра, почему бы не сделать нас ещё более похожими? Меня не мучает совесть. Мне просто срочно необходимо избавиться от этого тяжелейшего груза. Понимаешь меня, Джинсоль?
А в ответ – не улыбка – оскал. Мои расчёты оказались неверны. И «прости» говоришь мне ты, перекрывая все пути к твоему сердцу. Хрупкости в тебе разве что от холодного хрусталя, который разбиваясь, вонзается глубоко под кожу. Хищный взгляд и хищная улыбка. Хищные и колкие слова. И вся ты – достойная копия того надлома, что вытягивает все душевные силы из меня, изнутри. Мы похожи больше, чем можно было бы себе это представить. Обманываю себя, что общаюсь с тобой против своей же воли. Но на деле –  уже не потому, что надо. А потому, что нравится. Задевать. Делать больно, пытаться, но получать удар ножом в спину в ответ. Улыбаться недвусмысленно и обещать однажды переломать хребет, но давиться от спазма в лёгких, когда маленький кулачок упирается с силой под рёбра: «прости, что ты сказал?» Я больше не прикасаюсь к тебе. Так, как хотел. Мне не за чем. Я просто честно признаюсь, что, вообще-то, мне всё равно на твои потрясающие внешние данные, а вот тот проходящий мимо парень вполне хорошо бы смотрелся в моей постели. На что ты киваешь и смеёшься. Уже не так зло. Скорее даже понимающе. А затем я признаюсь и в том, что я – та ещё скотина. Ненавижу тебя, Джинсоль. Ненавижу и сам факт твоего существования. Ненавижу, потому что у моего отца не должно быть детей, кроме меня, ты – ошибка. Ненавижу, потому что понимаю, что за пару месяцев общения уже вижу свою родственную душу и не могу ничего с этим поделать. Получаю в ответ пощёчину. И тут же – едва ощутимый поцелуй в щёку (ты со всеми такая, или это – особая привилегия, только для меня?). И снова прости. «Прости, потому что я догадывалась». Ты не спрашиваешь, как я узнал о твоём существовании. Пусть мои бесконечные поиски и игры в Шерлока Холмса останутся в прошлом, тебя ведь не интересует. Но зато ты смело рассказываешь о том, что видела своего настоящего отца лишь пару раз. А самого меня – на фотографии в его бумажнике. Они детские, но глаза, говоришь, не изменились.
Какие мы с тобой больные придурки, Чон Джинсоль, не находишь?
Я не намерен извиняться за свои намерения. Потому что знаю, что ты бы сделала ещё хуже, не будь я «таким же чокнутым».  Давай забудем, прошу?
Мы не держимся за руки и никогда не говорим, что любим друг друга. Как брат сестру. Забота друг о друге – то, что, никогда не будет нам знакомо. Наши отношения – вывернутая наизнанку друг к другу ненависть и болезненная привязанность, потому что никто больше понять нас с тобой не сможет. Ты – это я. У тебя в голове бардак. В жизни – тоже. У тебя нет друзей, у тебя есть те, кем ты просто можешь пользоваться. Надменная, холодная, ненастоящая. Твой взгляд пробивает насквозь и не оставляет шансов на выживание. Ты давишь. Потому что искренне уверена, что ты – лучше, выше всех (знаешь, какой бы невыносимой я тебя не считал, на деле ты права. Вот только я никогда не признаю). Ты хочешь, чтобы все так считали, пряча глубоко внутри искреннее желание найти своё тихое счастье. Сжимаю твою ладонь в порыве сочувствия, вопреки всему на свете, крепко, почти до боли. Чувствуешь? Моя боль – твоя.
Академия часто видит нас вместе. И только. Ходят слухи о том, что я наконец-то «исправился», завёл себе девушку, вот только обидно, что она – такая же тварь. Я давно плюю на мнение окружающих. Ты – тем более. Мы ничего не говорим. Никому. Обмениваемся ответными взглядами, и я неосторожно и грязно шучу о том, что ты, Джинсоль, целуешься вообще-то неплохо, может, повторим? И спасибо, что твоё «нет» такое уверенное. Нам кажется это забавным – не давать никакой информации о том, что происходит. Никто не знает, что между нами на деле. Никто и не узнает. И все наши грязные тайны останутся только нашими, сестра, ведь так?
В ответ снова говоришь, как сильно меня ненавидишь.
Всегда.
Но я то знаю, что в твоём «ненавижу» –  отчаянная просьба остаться рядом. Взаимно, Джинсоль. Теперь уж точно навсегда.

❖ честно? я не могу сказать, как в голову пришла эта идея. я просто понял, что надо. очень сильно. вот жизненно необходимо. а если я загорелся, потушить меня будет сложно :д
❖ как видно из заявки (ну я надеюсь, что это правда видно :д), джинсоль хочу себе в качестве сестры. у них с тэхёном на двоих один отец, который едва ли хотел, чтобы его дочь вне брака хоть когда-нибудь встретилась с его законным сыном. но судьба решила всё иначе.
❖ отношения лишь намечены. более подробно расскажу всё при вашем же желании. но это больше похоже на этакий лав/хейт, когда из одной крайности в другую, причём за один шаг. с учётом, правда, того, что всё-таки связывает их исключительно родственная привязанность (хоть и видно, что я попытался в инцест, но знаете, это инцест «на поржать», потому что обоим нравится провоцировать)
❖ просто берите её и любите. честное слово. она прекрасна. и с тэхёном смотрится, по-моему, хорошо. есть что-то в них такое, что торкнуло меня :д
❖ характер, био – всё на ваших чудесных плечиках. в общем-то, основу я дал. а как пойдёт дело дальше – решаете только вы. я приму любой. любить тоже буду любой. можете прописывать себе кого угодно, как угодно, кем угодно. я не привязываю только лишь к себе.
❖ замена внешности ПРИ ОЧЕНЬ СИЛЬНОМ ЖЕЛАНИИ возможна. но я упрямый до безобразия, и вряд ли у вас получится меня уломать :д я влюблён в джинсоль, мне хорошо только лишь от мысли о том, что такая красота будет где-то рядом.
❖ мне не важен размер ваших постов. мне важно качество. да, банально звучит, но я действительно не смотрю на количество символов в принципе. вы только, пжлста, будьте активны, не бросайте роль через пару недель. эта девочка важна для меня.
❖ что я могу предложить вам взамен? весь мир к вашим прелестным ногам :д но если серьёзно, то я – весь ваш. игрой обеспечу, графикой – тоже (проблем с этим, к счастью, у меня нет, и любое ваше желание с радостью воплощу в жизнь), любовью и заботой – тем более :з
❖ если возникнут вопросы, то гостевая, а дальше и любая моя личная связь к вашим услугам. правда, очень жду. и скрещиваю пальцы. ЧТОБЫ УЖ НАВЕРНЯКА ♥♥♥

То, что его ведёт, Тэхён понимает не сразу. Осознанию предшествуют выпитые залпом несколько бутылок самого дешёвого пойла, смех взахлёб, грязные, похабные шутки, опущенные друзьями, возможно, даже в тэхёновскую сторону, но прикинуться дурачком, пустоголовым, но красивым, с очаровательной улыбкой . . . так ведь знакомо, да? В толпе собравшихся малолеток с дефицитом внимания и острой нехваткой свободы, впрыснутой внутривенно, Нам периодически ловит серьёзный взгляд Сынюна: тот прожигает его насквозь, отмахиваясь от липнущих первоклассниц, как от мух, а у Нама в груди, там, где сердце, расползается самодовольство, смешанное со слабыми уколами стыда. Быть вниманиеблядью ему периодами даже нравится, особенно цеплять на себе взгляды тех, кто так или иначе утвердился в сознании своеобразным примером для подражания, как, к слову, Сынюн, к советам которого действительно хотелось прислушиваться, потому что лишь он сумел прислушаться в своё время к Тэхёну. Но обратная сторона медали гораздо менее приятна. Он обещал Кану исправиться и думать о своей репутации, прежде чем о ней подумает кто-то ещё. Обещал, но проебал момент, когда обещание нужно было держать крепче обычного в своих руках: оно ускользнуло и вместо себя оставило свистящее ничего. Свистящее ничего – сейчас и в голове Тэхёна, в упор глядящего через пьяные лица на кановский палец у виска и явно шепчащие «уёбок» губы, хватающего очередную бутылку и отпивающего из горла с поистине королевским размахом, а затем разводящего руками, мол, смирись, чувак, но сегодняшняя ночь – моя. Кан простит, Тэхён знает. Как прощал всегда. Ведь друзья на то, наверное, и даны. Чтобы мириться с каждым чёртовым твоим тараканом. Наверное. Тэхёну всё это мало знакомо, зато ему хочется верить, что так и есть. Сынюн ретируется быстро и беззвучно, капитулирует с достоинством и взваливает всю ответственность на худые плечи Нама, за что тот безмерно благодарен ему: какое бы дерьмо сегодня ни произошло, он, правда, разберётся сам, а у Сынюна наверняка очередной звонок своей подружке и сон в обнимку с томиком Кафки, чтобы уж наверняка. Но в том, что дерьмо определённо должно случиться, Нам почему-то уверен железно. И если не на сто процентов, то, пожалуй, на все девяносто. Потому что хочется отключиться. Хочется забыть обо всём, особенно – о своих шрамах, не тех, что на хрупких запястьях отметинами о потушенных сигаретах, а намного глубже, под самой кожей. О тех, о которых никто знать не будет. Но вряд ли всё это доведёт до добра.
В так называемую чёрную дыру полного саморазрушения он проваливается не сразу. Скорее медленно скатывается в неё, так, чтобы слишком крутые повороты чувствовались как можно мягче. В помещении душно, а людей – безмерное, как кажется пьяному рассудку, множество. Безликие для Нама, копошащиеся, смеющиеся, теряющие свой контроль. Настоящая жизнь, без всяких шелестящих и ярких обёрток, разворачивается перед ним фейерверком безумных эмоций, на которые только способны уставшие от унылого течения жизни школьники, оторвавшиеся от своих многочисленных «надо» и «обязан». Здесь и сейчас есть только «хочу». Пропахшее насквозь спиртным и сигаретным дымом. Не то чтобы Нам чувствует себя комфортно именно так, именно с этими людьми. Но ему по крайней мере не так мерзко, когда в голову ударяет градус, а смеяться раскатисто не так уж и сложно – получается само. Даже тупые шутки про синяки на тэхёновских коленях он пропускает мимо себя значительно легче: похуй. Он привык. В Догсули и так каждый трещит о том, что Тэхён слишком смазливый и слишком особенный для того, чтобы быть по крайней мере натуралом. Опровергать Нам не спешит, но и подтверждать не торопится, хотя прекрасно знает, что трахаться с парнями не так уж и плохо, несмотря на то, что чисто эстетическое удовольствие аккуратные девочки вызывают куда больше. Отпусти, Тэхён. Именно так говорил Сынюн, когда Нам впервые вспылил по поводу грязных слухов, которые неведомо как расползлись. Он отпустил. С лёгкой усмешкой на губах. Он выше этого, так? Сынюн прекрасно знал, что у Нама никогда не будет шикарной девушки с привлекательными изгибами. Сынюн, в отличие от всех остальных, принимал его таким, какой он есть: со всеми мерзкими шероховатостями тэхёновского характера и безумным желанием самоубиваться непонятно зачем, не физически, скорее душевно. Сынюн сделал Нама таким, какой он есть сейчас. Думая об этом, Тэхён снова ощущает в  сердце укол совести. Но новый глоток алкоголя – чисто. И Нам уже вовсю доказывает свистящей кучке, играющей в «правду или действие», что нет ничего невозможного, такого бы, что он не сделал. Даже если это не вполне двусмысленный подкат к собственном однокласснику, у которого самая мрачная репутация и два чёрных крыла за спиной – ненависть ко всему живому и отвращение к таким, как Тэхён. Ким Намджун. Прекрасный, наверное, человек. Тэхён, честно, не знает. Зато частенько ловит себя на том, что пялиться на сосредоточенно-мужественные черта лица – приятно, на тонкие пальцы, зажимающие ручку – тоже, равно как и на эту неуклюжую, ссутулившуюся, но широкую спину. Объяснить сложно, но в Киме есть то, что в Тэхёне вызывает желание узнать поближе, то, что каким-то образом тянет. Он не похож на отмороженного ублюдка, но есть в нём что-то такое, что вытаскивает наружу тэхёновскую блядскую ухмылку. Нам не терпит простых людей, ему, кажется, жизненно необходимо копаться в сложностях, разрывая собственное самообладание на части, ломаясь и крошась об острые углы преград, но это доставляет особое мазохистское удовольствие, не сравнимое ни с чем. И отчего-то кажется, что подойди к Намджуну чуть ближе – всё будет именно так.
Пошатываясь на ходу и почёсывая затылок из светлых, растрепавшихся волос, вытравленных по самое не хочу, он отмораживает какую-то ересь, глядя Киму в самые глаза расфокусированным взглядом. «Хэй, могу я помочь скрасить вечер? Ты вряд ли пожалеешь» А затем хохочет во всё горло, чем вызывает, верно, в Киме волну едва контролируемого раздражение, ведь в конечном итоге Нам получает в ответ простое и ясное «Съеби». Тэхён разводит руками, по-клоунски наклоняется перед своими товарищами, мол, финита ля комедиа, а те разочарованно мычат. Плевать. Нам искоса провожает взглядом Кима, впиваясь в его спину шипами собственной тщательно скрываемой обиды, а затем встречает его ответный взгляд, переброшенный через плечо. Миллионы разрядов электричества, а между лопатками – непривычный холод. Тэхёновская улыбка уродуется в оскал, а Ким кривится в желании то ли въебать ему со всего размаха, то ли опустить на колени. А может, и всё сразу.
Простая шутка отчего-то перестаёт казаться такой беззаботной. Нама дёргают за рукав, он хлещет соджу ещё сильнее, прислоняется к стене, скатываясь по ней, и отмахивается, буравя взглядом толпу. Выставляться шлюхой ему не хотелось, только если не на спор, который, к слову, он выиграл. Но тот факт, что его отшили даже так, отчего-то царапает сердце до тоненьких струй неведомой черноты, отравляющей кровь. Жить с завышенной самооценкой сложно, но ещё сложнее пытаться с ней найти кого-то под стать себе. Тэхён не игрушка и не безжизненная маска, он – живой, хоть и характер в край мерзкий. Живой, и с доведёнными до предела эмоциями. Тонко чувствующая творческая натура с истерикой на истерике. Проще, наверное, пустить себе пулю в висок, чем жить вот так.
Пати заканчивается далеко за полночь, когда проход в общежитие уже закрыт железобетонно, что, в принципе, считает Тэхён, не проблема, ведь всегда есть Сынюн, который откроет своё окно и пустит по пожарной лестнице. Но долгие гудки в ответ на сынюновский набранный номер вызывают у Нама истерический смешок. Ночевать, кажется, придётся прямо на парапете. Адреналин, твою ж мать. И свежий воздух в придачу. Перебрав до безобразия, тем не менее, Тэхён не забывает снова поймать взглядом обидевшего его своим безразличием Намджуна. Нам в принципе не отличается каким-то намёком на осознанные, логичные поступки, но в таком состоянии всё, кажется, становится в разы хуже: он плетётся следом за ссутулившейся фигурой по всей территории учебного заведения, путаясь в собственных ногах. А затем просто что-то щёлкает. Он начинает смеяться.
– Эй, придурок, далеко ли собрался? Там всё закрыто. Но в твоём распоряжении целая херова туча кустов. Выбирай любой.
Пока Нам заходится в истеричных припадках пустого злорадства, Ким, пряча в карманах своих штанов, видимо, свои стальные кулаки, разворачивается к нему совсем не торопясь. Глаза в глаза, Наму сносит крышу, но он не боится. Не боится даже этих гневных стрел, которые пускает Ким изо всех своих сил.
– Блять, да не смотри ты так на меня, как будто я предложил тебе спрыгнуть с крыши общежития. Спокойно, Ким Намджун, на растрачивай свой пыл на тех, кто не достоин, – контролировать свои слова, а уж тем более резкие перепады настроения и эмоций – для Нам Тэхёна невозможно, а оттого он щурится, глядя на Намджуна в ответ, пошатывается, но смело стоит на ногах, как последний воин. И его выпаленное случайно «не достоин» – чистая случайность, зато правда самая настоящая, оголённая и, Ким, возможно, даже не подозревает, но в жизни Нама определённо одна из самых болезненных. Почему, чёрт возьми, его никто не ценит? Почему он должен смешиваться с кучей мусора, когда всё должно быть наоборот? Почему Ким Намджун никогда не видит на себе этих пристальных взглядов? Почему?